Сегодня, 21 июля 2016 года исполняется тринадцать лет как умер Юрий Михайлович Тен. Основатель акционерного общества Труд, депутат Государственной Думы России от Иркутской области первых трех созывов. Мой отец.
Отец болел полгода, большую часть времени он пролежал в больнице. Я за это время ни разу не приехал к нему в больницу, чтобы поговорить с глазу на глаз о работе, о бизнесе, о производстве, о перспективах, о будущем. Ни разу.
Мы приезжали к нему с мамой и младшими сестренками в больницу, когда он мог еще нормально разговаривать, но один я не приехал ни разу. И когда он больной бывал у них с мамой дома, и я прилетал в командировки в Москву из Иркутска, тоже по душам ни разу не поговорили за это время. И такой, как говорится, «передачи дел» тоже между нами не было. В этот период я уже возглавлял почти пятитысячный коллектив и постоянно говорил себе, что мне некогда, что я должен решать каждодневные сложные производственные задачи. И у меня нет времени на общение с отцом. С собственным отцом. С собственным умирающим отцом.
Он напрочь отказывался верить, что может умереть. Я думаю, что он даже когда умирал, продолжал не верить в это и продолжал бороться за жизнь. Мне кажется, он умер с чувством удивления в отношении своего организма. Как так, всё было нормально и вдруг его организм так его подвёл.
Прошло уже тринадцать лет, а я до сих пор пытаюсь разобраться в наших с ним отношениях, но уже один. Без него. Мы с ним ни разу не садились по-мужски выпить водки и поговорить за жизнь, несмотря на то, что, когда он умер, я был уже большой мальчик. Самостоятельный, способный брать на себя ответственность и за предприятие и за семью. Целых 26 лет.
Я вообще не помню, чтобы мы с ним в принципе когда-либо чёкались бокалами за столом. Любым алкоголем : шампанским на Новый год или ещё чем. Такое воспитание.
Почему я тогда к нему один не приехал ни разу ? Почему ? Может быть, привык к тому, что он всегда такой сильный, уверенный в себе и не хотел и боялся увидеть его таким беззащитным, больным и слабым ? Наверное, всё же всему виной мой эгоизм и какой то животный страх перед собственным отцом. Ну и то, что я тоже полностью исключал, что мой отец может умереть. Вот просто не мог себе этого представить. Не бывает этого и всё тут.
Ну и боялся я его. Наверное многих детей моего поколения родители воспитывали так как воспитывал меня мой отец. Моя мама говорит: «Все мы родом из детства». В смысле, что из детства берутся все взрослые комплексы.
Как разместить здесь рекламу
Толком воспитанием детей ему тогда заниматься было некогда. Постоянно нужно было работать, сначала бороться за свое выживание и выживание своей семьи, а потом постоянно двигаться вперед, развиваться. Такое было время. Вот он и выдавал мне по полной программе месяца на три вперед, а потом когда проходил подобный период, наступала пора следующей порции его отцовского воспитания. Он не бил меня, ни разу пальцем не тронул, но боялся я его панически.
Помню как он ставил меня перед собой маленького, лет с семи, садился на табуретку и начинал методично рассказывать мне про свое тяжелое детство. И видимо от страха перед ним мой мозг напрочь отказывался запоминать любой его подобный рассказ, хотя их было множество. Ни один сейчас не вспомню, хотя в этих рассказах прошло всё моё детство. Как мне их сейчас не хватает…
Наверное, это были издержки его детства. Он был старшим в семье где было четверо детей. Первые двое, родившиеся до него, не выжили, и он стал старшим из оставшихся четверых. Жили тогда они на Сахалине в землянке. Родители моего отца — нищие корейские иммигранты, не умеющие ни читать ни писать по-русски, не имеющие советского гражданства. Отца в пять лет отдали в школу, потому что там была школьная столовая и кормили. Рядом с землянкой-засыпнушкой был угольный разрез, и отец с друзьями -пацанами воровал уголь с вагонеток, чтобы потом притащить его домой и погреться у печки-буржуйки. И всё в таком же духе. Но я не помню абсолютно ничего, что он мне рассказывал, и все эти истории слышал либо от своей мамы, либо от его брата Валеры, брата Саши, сестры Ани, либо из книги про моего отца нашего иркутского журналиста и писателя профессора Станислава Годьдфарба или от других людей.
Он умер в центральной клинической больнице в Москве. Мы с моей женой Элей прилетели в Москву дня за четыре до его смерти и постоянно были у него. Только на несколько часов уезжали домой поспать и возвращались опять, потому что мама была уже просто обессиленная. Сидели рядом с его кроватью, помогали ухаживать за ним, и я постоянно молился. Хорошая молитва святых Оптинских старцев. Мне она очень помогла. Очень.
Когда он умер, мы с Элей были дома у мамы, и около трех часов ночи в комнату зашла моя сестрёнка Ленуська и сказала : «Папа умер».
У меня в этот момент не было ни растерянности, ни боли, ни страха. Я просто знал, что должен сжать зубы, и как он говорил, работать как прОклятый. На мне вся ответственность. За его жену-нашу маму, за его дочерей-моих сестер, за его семью и предприятие, которое тоже было для него большой семьей, и для всех он был отцом, не только для меня. Я сразу начал звонить в контору в Иркутск и спокойно говорить двум десяткам ближайших людей из нашей команды, что отец умер, но всё будет в порядке, работаем дальше.
Потом несколько дней были как в тумане, но я четко помню, что сразу начал заниматься организацией его похорон. Если тяжело, то обязательно нужно что-то делать. Обязательно действовать, двигаться, выполнять свой долг. Тогда становится легче.
И потом, до конца 2003 года каждый вечер, приходя домой, я радовался, что я еще живой. Каждый вечер ложился спать и удивлялся этому. Что никто на меня не наехал, предприятие отца не отобрали, никакие рейдеры, бандиты не захватили бизнес ,что люди не разбежались от меня в разные стороны, что мы не завалили ни один контракт. Для меня это было чудом. Я ни к кому не бегал, не искал защиты, мы просто работали, просто вкалывали как отец говорил, и всё. В конце 2003 года, накануне выборов в четвёртую Государственную Думу, Гендиректор иркутского авиазавода Алексей Иннокентьевич Фёдоров, который тогда возглавлял Иркутское региональное отделение «Единой России», сказал мне :»Сережа, ты должен быть с нами как твой отец». Я воспринял это как команду моего отца и вступил в партию.
Я помню, где-то за год до своей смерти, отец мне как-то сказал :»Вот меня считают жестким, даже жестоким, но на самом деле, я очень сентиментальный человек». У меня челюсть отвисла. В каком месте ты сентиментальный-то ??? Он был очень многогранным. Хотя ,наверное, каждый человек многогранен. Любой человек. Сейчас мне почти сорок лет, и я пришёл к выводу, что толком до сих пор не знаю собственного отца. До сих пор продолжаю изучать, как он жил, изучать его самого по обрывкам рассказов иркутян, обрывкам историй людей, которым он помогал, о которых заботился, его соратников по работе, которые стояли у истоков кооператива «Труд», коллег по Государственной Думе. Мне часто говорят теперь уже мои коллеги-депутаты : «Ты что сын Юры Тена ?! Да это, знаешь, какой мировой мужик был ?!!» Причем, часто коллеги из оппозиционных партий. Коммунисты, эсеры, не только депутаты из «Единой России».
На карте нашей Родины, про которую, мой отец говорил : «Из России я никуда не уеду, меня могут вынести отсюда только вперед ногами», есть три точки, три места, которые носят его имя. Это улица в Иркутске, перевал на Алеурском хребте в Забайкальском крае на дороге Чита-Хабаровск и школа на Шикотане. Я благодарен всем, кто поддержал, кто работал над идеями присвоить этим местам имя Юрия Тена. В тот период мэру Иркутска Владимиру Викторовичу Якубовскому, ближайшим соратникам и друзьям отца Николаю Михайловичу Дену и Сергею Николаевичу Томшину, руководителю дирекции строящихся автомобильных дорог в дальневосточном регионе России Валентину Константиновичу Иваненко, жителям города Иркутска и поселка Крабозаводское на острове Шикотан, работникам «Труда» и еще огромному, огромному количеству людей которые поддержали идеи увековечения памяти моего отца, надеюсь на десятки, а может, и на сотни лет вперед. Два десятка лет работает благотворительный фонд, который носит имя моего отца. Фонд Юрия Тена. И это тоже память о нём. Спасибо за эту память.
Знаете, для меня, а может и не только для меня, отец просто перешел из одного мира в другой и живет где-то там, смотрит на нас и нам помогает. Причем, фразу «Он нам помогает» говорят люди, которые вообще никогда с ним не общались. У отца пятеро внуков, которых он никогда не видел. Моего старшего сына Тимура мы в семье зовём «деда Юра». Он такой же маленький, худой и ушастый дрищ, каким был на старой фотографии из пятидесятых годов прошлого века его дед 🙂
Обязательно вспоминаем отца добрым словом и сегодня тоже вспомним и посмеёмся над разными ситуациями, связанными с ним, как он реагировал, как общался со своими соратниками. Порой я просто валяюсь от смеха, когда слышу эти истории. Мне кажется, своих родных и близких, ушедших от нас, нужно светло вспоминать.
Очень хочу, чтобы род моего отца продолжался на нашей Иркутской земле. Он очень любил родную Иркутскую область и город Иркутск, и, на самом деле, не жалел себя когда работал на ставший родным для него регион.
На памятнике, на его могиле изображена дорога Чита-Хабаровск, потому что строительство единственной сквозной автомобильной дороги, проходящей через всю страну, он считал делом всей своей жизни. Эту дорогу мы с моими мужиками достраивали уже после его смерти.
Вообще, мне порой кажется, что он специально ушел, чтобы дать мне дорогу. Всё-таки, я думаю, я бы не стал тем кем стал, если бы отец был жив. Был бы таким папенькиным сынком, эдаким мажором. Он просто отошел в сторону и говорит : «Давай, сыночек». Так он меня называл. С издевочкой такой, с ухмылкой. Наверное, всё же он в меня верил, если доверил мне руководить огромным коллективом в пять тысяч человек, когда мне было 25 лет.
Мой отец стал депутатом Государственной Думы в сорок два года. Через месяц мне исполняется сорок. Я в федеральную политику пробивался сам. Никто мне не покровительствовал, и за уши меня никто не тянул. И производством командовать, руководить людьми, учить и воспитывать людей я тоже учился сам, системно никто меня не учил. Уже почти пять лет я депутат Государственной Думы России от Иркутской области и иду на свой второй срок, чтобы продолжить начатое и незавершенное мной и моим отцом.
Может быть, он не всё мне дал , что мог дать в плане воспитания, может быть, потому, что особо и его отец его не воспитывал тоже, не до этого было в послевоенные годы. И, безусловно, я хочу прервать эту порочную цепь неправильного, на мой взгляд, воспитания детей. Хочу давать своим детям больше любви, ласки и нежности, больше хвалить их и поощрять. Хотя, конечно, младших сестренок моих, Лену и Иву, он очень любил и баловал. Видимо, или я не понял его в отношении себя или не ценил. Не знаю. Но точно знаю, что самое главное, чему меня научил мой отец, это любить свою Родину и уважать людей, независимо от того, чем люди занимаются.
Мой отец никогда особо не хвалил меня, видимо, воспринимал мои успехи как должное. Хотя, порой мне этого сильно не хватало. Я часто слышу его голос внутри себя, и он мне часто снится. С регулярностью примерно раз в квартал 🙂 В основном злобный такой:)Недовольный.
Он меня никогда особо не хвалил, но часто говорил :»Давай, Сережа, давай». Я воспринимал это как его похвалу в мой адрес.
Даю как могу. Как могу.
Сергей Тен, депутат Государственной Думы
