Полина Говедарица, жительница Орла, с грудным малышом прилетела в Иркутск за приёмными детьми. Полина с мужем растят пятерых детей — четверых кровных и одного приёмного. В октябре они взяли под опеку еще двоих: Миша и Диана, брат с сестрой, из Тайшета переехали в Орёл.
Отдавать детей под опеку для государства означает не только обеспечить им лучшее будущее, но и серьезно сократить бюджетные расходы: в различных социальных учреждениях содержание одного ребенка обходится от 55 до 97 тысяч рублей в месяц. Выплаты при передаче ребенка под опеку в Иркутской области, например, это только 6 300 рублей пособия на ребёнка и ещё 4200 рублей приёмный родитель получает в качестве зарплаты. Всё. Тем не менее, за каждого ребенка приемному родителю приходится практически биться с органами опеки.
The Village Полина рассказала о том, как её муж-серб работает на двух работах, чтобы содержать большую семью (приемным родителям в Иркутской области, например, за воспитание ребенка государство платит только 6,5 тысяч рублей), как был принят в семью Владимир из Владимира, и как она боролась за право брата и сестры из Иркутской области остаться вместе.
В опеку — с омбудсменом
Произнося свою фамилию, я всегда подчеркиваю: «Как Кустурица, только чуть иначе». Мой муж, как и Эмир Кустурица, из Сараево. Мы познакомились в Сербии, а живём в моём родном Орле. Сразу он не мог в Россию перебраться, работал на дядю, а родственные связи в Сербии очень сильны. Для моего русского сознания это было странно. Но сегодня нашей старшей дочери уже 9 лет, и муж стал почти русским. У него в Орле уже много друзей, а знакомых ещё больше, чем у меня, хотя я общительный человек. Мирослав работает электриком, у него есть основная работа и несколько подработок, детей же надо кормить.
Мы оба не из многодетных семей, то есть такой модели родительства перед глазами в детстве не было. Но мы осознанно стремились к большой семье: родных детей у нас четверо, пятый ребенок — приемный. Конечно, бывает тяжело, но мои родители нам помогают в воспитании детей. Если бы моя мама не согласилась сидеть с Вовкой, мы бы просто не смогли приехать в Иркутск. Разговоры о приёмных детях мы с мужем вели года два, решались. Но базы данных я старалась не смотреть до того, как соберу документы.
Меня так научили: вдруг кто-то понравится, но пока ты документы соберешь, его уже заберут.
Сначала мы попробовали съездить в Санкт-Петербург, на учёт встать. Там опека интересная, они сказали: «О, у вас такая зарплата маленькая. Нам такие кандидаты не нужны». Нам никого не разрешили даже посмотреть, я, огорченная, вернулась в Орёл. И мы связались с Александром Гезаловым, общественным деятелем, он сам в прошлом сирота и много делает для решения проблемы детского сиротства в России. И мой вопрос был быстро решен, документы мне оформили. Я написала Александру после поездки в Петербург, он посоветовал поискать ребёнка во Владимире, где очень адекватный уполномоченный по правам ребёнка — Геннадий Прохорычев. И обещал помочь, если будут проблемы. Я начала смотреть владимирских детей на usynovite.ru. И Вовка сразу запал мне в сердце, несмотря на неудачную фотографию. «Точно наш!», — подумала я. Показала мужу, дочке старшей, она большая, с ней обязательно надо советоваться. Во Владимире началась та же история, что и в Петербурге: «Ой, мы вам его не отдадим, документы у вас не те, поезжайте назад». Но как только в кабинет вслед за мной зашли Александр Гезалов и Геннадий Прохорычев, оказалось, что у меня и документы правильные, и с ребенком сегодня можно познакомиться. Всё вот так и решается. Обидно, не все же знакомы с Гезаловым, с уполномоченными по правам детей в своих регионах.
Владимир из Владимира
В марте я с Вовкой познакомилась, а в апреле забрала домой. Это было полтора года назад, ему на тот момент было 10 месяцев. Вовка был подкидышем, мать бросила его на голом бетоне, он сильно замёрз. Малыша нашли на День России в селе Новоалександрово близ Владимира, поэтому он у нас Владимир Александрович Российский. И крестил его отец Владимир. Отличный мальчишка растет. Конечно, есть определённые сложности, он не ходит до сих пор, у него ДЦП. Но не очень тяжелая форма, есть шанс, что Вовка всё-таки пойдет, мы занимаемся этим. В семье он прижился сразу, никакой адаптации не понадобилось. У нас тогда было трое детей — дочка Василиса, сыновья Растко и Милутин, уже после того, как мы забрали Владимира, родился Василий.
Как разместить здесь рекламу
Диана и Миша
На то, чтобы принять ещё детей в семье, мы с мужем долго решались. У нас ведь и так много. Но призадумавшись, мы поняли, что редко забирают сразу и брата, и сестру. И мы начали искать по базам брата с сестрой, занимались этим в фоновом режиме последние полтора года. Так я нашла видеоанкету Дианы и Миши, увидела, как Диана за братом трогательно ухаживает, как они играют вместе, как она качает его на качелях. Настоящая маленькая мама. Я позвонила в опеку, все справки у меня уже были готовы, только общее заключение не подписано. «Мы их разделяем», — сказали мне. И предложили взять только мальчика.
У меня в голове не укладывалось, что этих детей хотят разделить. Муж сказал: «Ну а что ты плачешь? Поезжай, сделай что-то».
Расстояние до Иркутска на карте впечатляло, но я всё равно поехала. И нашла уже здесь контакты юриста, общалась с ним долго, изучала законы о разделении детей. Получалось, что их неправомерно разделили. Я села на поезд в Иркутске, пришла в опеку в Тайшете и сказала об этом. Я была готова обращаться и в прокуратуру, и к уполномоченному по правам ребенка, и к губернатору. Не знаю, что подействовало, я кому только не позвонила, но мне сказали: «Приезжайте, девочка с вещами у нас сидит. Все готово, забирайте и уезжайте».
Жизнь без Бабайки
Сначала я познакомилась в социальном центре с Мишей. Меня в опеке предупредили: «У вас ничего не получится, он на контакт не пойдет, всех боится, ни с кем не разговаривает, говорит непонятно». Я зашла в группу, там было много детей и он на их фоне, маленький, стеснительный, затерялся. Но когда я к Мише подошла, он сразу стал рассказывать: «За окном живет собака, она лает, я боюсь её и из-за этого просыпаюсь ночью и плачу». Мне говорили, что он ночами просыпается и плачет, но объяснений этому не нашли. А мне мальчик рассказал, почему плачет. С первых минут показал всё, что у него есть — свою кроватку, кабинку. Я убедилась, что с ним можно наладить контакт, он адекватно реагирует на слова, на объяснения. Им просто никто не занимался, вот он и вырос, как Маугли. А ещё Миша боялся Бабайку: в последнюю ночь, проведённую в Тайшете, не спал до утра, пугался темных оконных и дверных проемов. Посоветовавшись с бабушкой, Бабайку мы покормили тортом «понарошку» и оставили в Тайшете — просто не взяли с собой на поезд. Больше ночных страхов нет, Миша спит спокойно до самого утра. С Дианой мы встретились в опеке. Я специально пришла без игрушек и подарков, чтобы она оценила меня как человека. «Поедешь со мной?» — спросила я. «Поеду», — ответила Диана. У психолога в комнате она рисовала, её мечта — учиться рисованию, из глины лепить. Недавно у нас в городе открылась гимназия, где преподают шикарные педагоги с дипломами Санкт-Петербургской академии художеств, и я подумала, что Диане там будет интересно.
В графе «Отец» у детей был прочерк. Мать была пьющая, деда посадили в 2015 году. Семья держалась на бабушке, когда она умерла, всё развалилось. Про дедушку Диана охотно рассказывала: «С дедушкой на лыжах катались. Дедушка в кафе водил, учил супы варить и печь блинчики по-китайски». Но что это за рецепт такой, Диана не вспомнила.
Но запомнила, как мама била Мишу по ножкам и по голове, когда он плакал и маленький был. Не меняла ему подгузники, запирала в холодной комнате, чтобы не слышать, как он плачет. Диана его из этой комнаты вынимала и отогревала у себя в кровати. У них не было игрушек, мать их не кормила, соседка прикармливала. Только последние полгода в Центре помощи детям они жили в нормальных условиях, но в развитии оба отставили от сверстников.
Видеоанкеты и любовь
С Вовкой я прожила и проживаю абсолютно материнские чувства, которые были у меня и с другими детьми. Я ведь его совсем маленьким взяла, покачать на ручках, обнять — так и формируется привязанность. После рождения детей родственники и друзья мне в роддом звонили и спрашивали: «Красивый?» Ну какие они красивые? Сморщенные, красные. Но все новорожденные беззащитные, и пока ты его выхаживаешь, эта связь крепнет. В Диане и Мише тоже есть беззащитность, хоть и другого плана. И из этой беззащитности могут вырасти чувства, максимально близкие к родительским. Дочка старшая у меня спрашивала: «А что, если я их не полюблю?» «Полюбишь, не полюбишь, главное — не обижай, они уже настрадались». Наша задача — дать им возможность вырасти нормальными хорошими людьми. Мне кажется, что в Тайшете они бы просто погибли в интеллектуальном, духовном плане.
Конечно, такой формат, как видеоанкеты детей-сирот очень важен для потенциальных родителей. Хорошо, что фонды этим занимаются. В Иркутске мне помогли сотрудники фонда «Дети Байкала», оказали юридическую поддержку, оплатили мне с детьми гостиницу. Волонтеры фонда встретили нас на вокзале, когда мы вчетвером приехали на поезде из Тайшета. Фонды облегчают все эти сложные процессы, связанные с усыновлением.
Мне кажется, если есть внутреннее желание попытаться дать что-то ребёнку, улучшить его жизнь, можно брать под опеку или усыновлять. Когда мы поняли, что с тремя детьми справляемся, дети у нас хорошие растут, ресурсов хватает, решили взять ещё одного. Вовка пожил у нас, а ресурсов — финансовых, временных, эмоциональных, — ещё достаточно. Тогда мы поняли, что готовы ещё на двоих. Но важно не перегрузить себя. Мы когда с Уполномоченным по правам ребенка во Владимире советовались, он сказал: «Полина, ты уверена? Ты же не двужильная». Конечно, всё надо хорошо рассчитать. Мне, например, дети не мешают работать, я не могу всё время дома сидеть. Работаю в школе, но сейчас в декрете, учусь в аспирантуре по специальности «Русский язык и литература», кандидатский минимум сдала на «Отлично». Если ты понимаешь, что справишься, что у тебя есть больше, чем тебе нужно, и ты можешь этим поделиться, ребёнка из детдома можно смело брать.
Алёна Корк, The Village
