Впервые этот текст Надежды Дегтярёвой был опубликован в 2013 году в «Бирюсинской нови» по случаю приближающегося 75-летия присвоения посёлку Тайшет статуса города.
Первые дни сентября. Почему-то в тот год лист на берёзе очень рано пожелтел, и это сочетание белых стволов, пронзительно–синего неба и золота листвы зацепило меня сразу и на всю жизнь… Дорога из бетонных плит, по которым ветер шуршал листьями, вела от проходной в разные стороны. Мне надо было направо, в цех строительных механизмов.
Съездив в Братск и раздумав поступать после школы в институт – ну, не для меня строительство, пропустив все сроки для вступительных экзаменов в другие вузы, я пошла устраиваться на работу. В отделе кадров ремонтно-механического завода мне тоже отказали: ученики токарей и фрезеровщиков уже набраны.
Уходить как то не хотелось, и я начала выяснять: «А может есть варианты? «Есть, – сказал Геннадий Никанорович Предеин, выходя из второго кабинета. – Только сначала надо поработать уборщицей в комплектовке, а там глядишь, и будет место. Но вы же не согласитесь?».
Я засмеялась, видя эту маленькую хитрость: «А почему нет? Согласна!» И пошла подписывать в цех назначение на работу. Это был 1974 год.
Тогда цехом руководил Анатолий Николаевич Матышев. Это был первый начальник в моей жизни! С высоты своего возраста я поняла, что многое зависит от того, как тебя примут в коллективе. Сто двадцать человек числилось в ЦСМе. Большая часть из них считала своим долгом спросить у меня, почему я после десятилетки не пошла учиться! Потом успокоили – многие заканчивают Новосибирский техникум транспортного строительства, закончишь и ты.
Приводили в пример Анну Кузьминичну Лаврову. В цехе все было на виду: кто ответственный трудяга, а кто тихий лодырь; кто по кому страдает, а кто любитель рыбалки и сходить налево. Главное, была атмосфера понимания, доброты, юмора, взаимного уважения. Были розыгрыши, может иногда и на грани обиды, были пересуды, куда ж без них, были и скандалы с руганью. Но не было злости, не было подстав и разборок, не было предательства.
Как разместить здесь рекламу
Люди были намного терпимее друг к другу. Была рабочая гордость за то, что ты – заводчанин. Эти слова были не транспарантным клише, а чувством достоинства.
Каждое время по–своему интересно, в каждой эпохе есть и хорошее, и плохое. У людей так не получается. Трудно сравнивать семидесятые и двухтысячные – слишком многое изменилось. Вернусь в 1974 год.
Вахта. В семь, в половине–восьмого утра идут самые беспокойные. Их ещё мало, они идут не торопясь, не суетясь, перекидываются новостями с вахтером и проходят. Ближе к восьми народ идет уже плотно. В восемь табельщица начинает проверять номерки, закрывает табло, и опоздавшие уже бегут, протягивают ей пропуск… Успели!
На каждом участке было место, где собирались рабочие перед началом смены, получали наряды, обговаривали задание, слушали политинформации. Да, да! Раз в неделю политинформатор зачитывал подборку материалов из газет! Было так!
На механическом участке это был большой металлический стол, на котором еще до восьми часов или в обеденный перерыв играли в домино. В тишине негромкий стук костяшек прерывался резким оглушительным – возгласом: «Ха! Рыба!» И снова шуршанье доминошек. Но вот загудели станки, зазвякал металл, над пролетом поплыл кран балка с подцепленной корзиной заготовок начиналось рабочее время.
Рядом с механическим участком был сборочный, где ремонтировали и собирали краны, экскаваторы и скреперы. Это был основной пролет, самый большой и широкий. И краны здесь были мостовые, мощные. Они величаво плыли в вышине цеха, плавно неся на рас пяленных стропах какой-нибудь большой груз. В этом пролете сверкала сварка, дымила техника при обкатке, грохотали кувалды, пахло краской из малярного отделения. В темном хаосе стендов не сразу можно было увидеть порядок и последовательность ремонта.
Из окон второго этажа, где располагались кабинеты начальника цеха, мастеров и нормировщика, интересно было смотреть на людей и их работу. Механический же участок был крайний, огромные окна делали его более светлым, чистым. Токарные станки стояли в одну ровную линию. А рядом, уже через проход, обособленно и независимо стояли фрезерные и строгальные, там же эдаким монстром возвышался большой карусельный станок.
Отдельно от основного цеха стояло депо. Так назывался участок нестандартного оборудования, здесь изготавливались конструкции по спецзаказам. Мастерами в цехе строительных механизмов работали в то время Виктор Радайкин, Олег Юферов, Виктор Лукашик, Анатолий Кульбатов, Степан Чаус, Виктор Павлов (простите, если не всех назвала). Они были разные по характеру, но похожи в одном, – в ответственности к работе, в отношении к своим обязанностям, в уважении к людям. Вскоре я уже знала всех работников цеха.
Нашлись и родственники, и знакомые моих родителей. Так как возраст работающих был в основном за сорок, обращение «дочка» было естественным и каким-то родным. Была и молодежь, в основном мальчишки, такие же, как и я, выпускники школ или уже пришедшие из армии парни.
Но основная молодёжь завода работала в слесарно-механическом и автосборочном цехах. На слесарно-сверлильном участке работал тогда Михаил Иосифович Кошек. Мужчина невысокого роста, даже маленький, усталые глаза за толстыми стеклами очков, он весь день, с редкими перерывами, размечал заготовки, сверлил, нарезал резьбу, гнул жесть для каких то деталей. Было ему тогда, наверное, немного за пятьдесят. «Дядь Миша! Срочно!», – прибегали к нему то мастера, то слесари. И дядя Миша или делал сразу деталь, или объяснял, что вот как только, то непременно! Ни разу не забыл заказ, ни разу не отказал.
Его отличала огромная ответственность за свою работу. Нужно было, он и в обед выполнял работу. Вот к нему я и попросилась в ученики. Он засмеялся: «Вот девчонки у меня еще никогда не было в подмастерьях!» Но согласился. Видно, ради эксперимента и необычности!
Конечно, в девчоночьих руках сверла, метчики и зубила выглядели странно! А через месяца два, когда я только что сдала на разряд и втянулась в работу, он серьезно заболел, его долго не было. Во время его отсутствия никто ни разу не отказал мне в помощи: поднять тяжелую заготовку, тиски, помочь разметить незнакомую деталь, найти нужный кондуктор или шаблон. Понимали, каково мне в семнадцать лет, девчонке, в этой ситуации!
Ни от кого не было ни упрека, если я что-то сделала неправильно, никто не хмыкал скептически, не злословил. По сей день всем благодарна.
Тогда уже началось строительство БАМа, стремительно рос поселок за поворотом дороги по соседству с заводом, на ремонт к нам уже поступала большегрузная техника с севера.
Учеба в то время считалась делом нужным, необходимым, окончить техникум без отрыва от производства стало престижным. Кто-то после окончания техникума оставался на своем месте, кто-то шел в мастера, ну, а кто-то и увольнялся. И, если не брать во внимание летунов, они были во все времена, работа на заводе считалась своего рода визитной карточкой и лучшей рекомендацией при устройстве на другое предприятие.
Завод, как и другие крупные предприятия Тайшета, строил многоквартирные дома. Поработав на РМЗ несколько лет, в зависимости от стажа, семейного положения, общественной активности, заводчане получали квартиры. Многие работали семьями, династиями. В заводских же влюблялись, женились и выходили замуж. Жизнь людей была напрямую связана с заводом…
Тайшетский ЗРДСМ был вторым по мощности в отрасли, уже работал новый корпус автосборочного цеха, сдан в эксплуатацию цех строительных механизмов, шло строительство сталелитейного цеха. Новый ЦСМ поражал размерами, новыми станками, новым оборудованием. Пришли первые станки с программным управлением, и на «умный станок» приходили смотреть: «Надо же, всё сам делает!»
В бывшем цехе разместился отдел главного механика, и цех, уступив свои позиции, как то сразу съежился, постарел, спрятался среди берёз, прикрывая свои облупленные кирпичные стены.
Но у завода было будущее. Впрочем, как и у города.
Разросся поселок, почти каждый год в очередной дом вселялись новосёлы, к клубу, кроме спортзала, под бочок пристроился бассейн, здание нового детского сада поглядывало на старенькое свысока. На месте огородов раскинулся сквер, территория поселка была заасфальтирована, вдоль аллеек было обрамление из чугунных решеток – литье кузнечно-литейного цеха. В своё время заводской микрорайон считался самым благоустроенным в городе, а садики самыми теплыми.
Спортивные команды участвовали во множестве соревнований, проводились смотры художественной самодеятельности. Традиционно по выходным от проходной от ходила машина с желающими или порыбачить, или грибы-ягоды собирать. За Байроновкой раскинулся дачный заводской массив. И как же там вечерами заводчане красиво пели!
Количество работающих перевалило за тысячу и подбиралось к середине второй. В двенадцать часов открывались ворота вахты, и люди, спешащие на обед, мощной рекой выплескивались в посёлок. Людская река разбивалась на потоки, на ручейки и растекалась к подъездам пятиэтажных домов, в калитки частного сектора.
С высоты четвёртого этажа на это было интересно смотреть – впечатляющее зрелище!
В 1985 году меня перевели в технический отдел. Позади уже был техникум, замужество, работа технологом в цехе строительных механизмов, учёба в институте. Техотдел располагался в пристроенном к ЦСМ корпусу, на втором и третьем этажах. Обстановка у нас отличалась от суматохи в цехе. Конечно, были и авралы, срочные, сложные заказы – нормальная обстановка работающего предприятия. Каждый работник технического отдела, технолог или конструктор, был по-своему уникален.
Скептически улыбающийся, имеющий богатейший опыт по обработке металлов, Василий Токарев, иногда бурчащий, замкнутый, со своими проблемами, но много знающий в области архитектуры и музыки, интересно рисующий, скрупулезно все просчитывающий Владимир Лопатин, Валерий Архипов, имеющий энциклопедические знания по множеству вопросов, играющий в ансамбле, никогда не отказывающий в помощи.
Начальником технологического бюро был главный технолог Альберт Александрович Яковлев. Он выходил из своего кабинета, засунув руки в карманы брюк, несколько минут слушал, что говорят технологи (в основном это были женщины) и высказывал свою точку зрения.
Зачастую она была резко противоположная! Он никогда не унижал подчинённого, замечания высказывал по существу, спокойно, корректно. Спокойно относился, если ему доказывали свое решение по какой-нибудь конструкторской проблеме.
Несмотря на свой огромный опыт, должность, говорил: «А ты спорь, доказывай!», и смеялся своими синими глазами. Любил в работе четкость мысли, расчет, нестандартность. Не любил глупость, тут мог быть и резок.
Мне работалось интересно, с удовольствием, особенно когда стала конструктором технологической оснастки. Стаж работы уже в техотделе приближался к десяти годам, впереди была еще целая уйма времени, целая жизнь.
Перестройка сломала все планы, судьбы, сам завод.
Прекратились заказы. Одних сокращали, другие увольнялись сами, люди элементарно искали способы выжить. В начале девяностых, когда уже не было в цехах отопления, рабочие жгли около станков костры. Разбитые стекла, остановившиеся станки, выломанные двери. И тишина, редко нарушаемая каким-нибудь резким звуком.
Оборудование, станки, конструкции резались, вывозились на металлолом, продавались… Осунувшиеся цеха, черные в своей горечи заброшенности, напоминали развалины блокадного Ленинграда…
Россия, в своей крайности, вновь рушила все до основания, странно надеясь на что-то лучшее… Говорят, человек привыкает ко всему, возможно, это так. И в наше время есть хорошее. Заводчане устроились на другие предприятия, ушли на «частные хлеба», кто-то на пенсию, кто-то жив, кто-то уже ушел в мир иной.
Но до сих пор, почти через двадцать лет после того, как я получила свою трудовую книжку с записью «уволена по собственному желанию», проезжая мимо заводских ворот, мимо золотистых берез, одиноко растущих за забором, мне становится обидно до боли.
Наверное, не только я болею о предприятии, о заводской проходной, которая многих тайшетцев вывела в жизнь…
Надежда Дегтярёва
